Ия Саввина

Ия Саввина: Наше время - щебень под вывеской "топаз"
Саввина - это достоинство и неизменно высокая планка, пятьдесят лет без единой проходной роли. Она живет замкнуто, в публичности не нуждается, высказывается редко и жестко.
Добавлено 10.02.2011 в 10:15 Дмитрий Быков







Актерская среда не отличается доброжелательством, но я не встречал человека, который сказал бы дурное слово об Ии Сергеевне Саввиной. Саввина - это достоинство и неизменно высокая планка, пятьдесят лет без единой проходной роли. Она живет замкнуто, в публичности не нуждается, высказывается редко и жестко. Играет в Художественном театре, от кинопредложений отказывается. Ролей уровня дамы с собачкой, Долли Облонской или Аси Клячиной сейчас для нее нет.



Чушь, что "жизнь заставляет"

- В последнее время, перед юбилеем, все осаждают меня даже не просьбами, а требованиями дать интервью. Доходит до прямого шантажа: если вы не сниметесь в нашей программе, нам перекроют финансирование. Пришли - и оказались, кстати, очень славными людьми. Я ломала голову, в чем тут дело - юбилей-то некруглый, 75! Видимо, уверены, что я не доживу до 80?

- Простите, а я про юбилей не знал.

- В марте. Ладно, спрашивайте, раз уж мне не удалось от вас отбиться.

- Вы отказались в свое время играть в продолжении "Аси Клячиной". Значит ли это, что Асе больше нет места на земле, что вы не видите ее?

- Вместо Аси нарисовался безнадежно одномерный персонаж, с которым мне неинтересно. В серьезном искусстве никто не одномерен, даже Плюшкин, одержимый единственной страстью: Гоголь старательно наделяет его вполне человеческими чертами. Ведь он даже хочет подарить Чичикову часы, но часы не дарятся; он с ними расстаться физически не может. Сегодня же почти у всех все плоско, но это проблема художников, а не Аси Клячиной.

Мне понравилась недавняя статья Майи Плисецкой. Она пишет: мы все время требуем, требуем, требуем… У народа, у правительства, у соседа… Ася Клячина - та, кто не требует, а отдает, в этом стержень и суть ее характера, а стержень ведь не меняется. Чушь, будто человека ломает жизнь, и незачем кивать на время. Меня всегда коробит, когда говорят "жизнь заставила". Жизнь никого не заставляет, она проявляет.

- Меня давно интересовало, почему вам до известного момента - примерно до середины семидесятых - предлагали сплошь положительные роли, а дальше пошли сплошные стервозные, и перелом этот случился как раз между "Открытой книгой" Титова и "Гаражом" Рязанова…

- Идиотский вопрос, простите меня. Вообще учтите, что моя резкость не от агрессии, это чистая самозащита. Но вопрос ваш мне в самом деле напоминает письмо, пришедшее после телеверсии "Поющих песков" - был такой спектакль Пети Штейна по "Сорок первому" Лавренева. Играла я там Марютку. И вот девушки, студентки техникума, не одобрили мою эволюцию: раньше, писали они, мы вам сопереживали, особенно в "Даме с собачкой", но теперь, когда вы убили такого хорошего человека… Хороший человек был Старыгин, игравший поручика Говоруху-Отрока. Это деление на положительных-отрицательных даже не условность, а школьничество. Хорошо, что сейчас на меня уже не удается налепить никакой ярлык - предлагают такое, что я отказываюсь сразу. Но зато это повод посмеяться, повеселиться - недавно звонит девушка и предлагает некую многосерийку. "Но ведь по сравнению с вашими сериалами латиноамериканские - совершенный Шекспир!" - говорю я. Она, видимо, не знает, что такое Шекспир. "Почему вы отказываетесь?" - недоумевает она и упоминает гонорар. Я пытаюсь ей что-то объяснить про критерий, про сохранение лица - она опять в недоумении: "Но ведь это все рухнуло!" "И "Дама с собачкой" рухнула?" - спрашиваю я. "Да!" - не задумываясь, отвечает она. Ну, спасибо, говорю я, вы меня по крайней мере развеселили.

- Интересно, что они вам предлагали?

- Раневская на вопрос об очередном плохом фильме, название которого она забыла, отвечала: "Фильм "Вашу мать", деточка".

- Вы дружили с Раневской?

- Нельзя сказать, что ты дружил с гением. Я ее знала. Вот картина, которую она мне подарила, - сцену из дель арте, с подписью "Талантливой Саввиной от такой же Раневской". А история про "Вашу мать" была такая. Она играла директора цирка в фильме "Сегодня - новый аттракцион" в Ленинграде. Фильм был в самом деле типичное "Вашу мать", но на съемках произошло невообразимое. У дрессировщика вырвался тигр. Он бежал, пока не уперся в Раневскую, и довольно сильно боднул ее головой. "Вообразите, деточка, - рассказывала она, - жопа превратилась в синяк изумительной красоты: лиловый, розовый, желтый - импрессионизм!" По ее словам, увидев эту усатую рожу, она немедленно упала в обморок, но второй режиссер в Ленинграде рассказал мне правду. Тигр бодает Раневскую, все попрятались в ужасе - она громко спрашивает: "Директор картины здесь?" Писк откуда-то из угла: "здесь!" - "Трюковые!"

- Все правильно. Если не смеяться, с ума сойдешь.

- Это смех, о котором Ролан Быков рассказывал один из любимых своих анекдотов. Я не смогу, конечно, так его пересказать, но в общих чертах: в местечке погром, еврей жалуется: "Вынесли все из дома. Вырвали все дверные ручки, потому что в них медь. Менее того, они пользовали мою жену. Более того, они пользовали меня. Уходя, они кричали: ты жид, ты вор, ты разбойник! После всего - и я же разбойник?! Мы так смеялись!" Я смеюсь сейчас в основном таким смехом. Вот сравнительно недавно, когда увидела из машины надпись "ООО "Топаз". Булыжник, щебень, цемент". Лучший символ эпохи.

"Уберите эту сволочь из дилижанса!"

- Вы никогда не жалели, что театр вас выманил из журналистики? Вы ведь журфак окончили, чем все наши до сих пор гордятся…

- Да никто не выманил, я продолжала писать до середины семидесятых, пока в какой-то момент рука не перестала тянуться к перу, перо - к бумаге… Эта потребность исчезла в одночасье, но принадлежностью к МГУ - не к театру МГУ, хотя и он был прекрасен, а к самому университету - этим я по-прежнему горжусь и по-настоящему благодарна не тем, кто поздравляет меня с днем рождения, а тем, кто звонит в Татьянин день. Когда начался театр, я сразу для себя решила, что писать отрицательные рецензии теперь не имею права, и писала только о том, что мне нравилось. После статьи о Юрском великий театровед Бояджиев сделал мне самый драгоценный комплимент: не знаю, сказал он, какую там даму с собачкой сыграла Саввина, но статья ее образцовая.

Ну вот, а с середины семидесятых, видимо, ничто не нравилось мне в достаточной степени.

- Кстати, о "Даме с собачкой". Вы рассказывали как-то, что, когда надо было заплакать в кадре, вы прочли про себя Цветаеву - "И была у Дон Жуана шпага" - и слезы тут как тут. Откуда вы это знали в шестидесятом?

- И этот ваш вопрос напоминает мне ситуацию, когда в гостях у того же Бояджиева я услышала, как сосед по столу заговорил по-английски, и поразилась: "Вы знаете английский?!" Сперва было оглушительное молчание, потом хохот - сосед этот был Аникст, главный советский шекспировед. Откуда мы знали? Сразу после переезда в Москву - я ведь была девочка из деревни, хоть и с золотой медалью, которую тогда зря не давали - я мучительно стеснялась провинциальности среди всех этих блестящих людей, и любимым моим местом в городе стал Армянский переулок с его Исторической библиотекой. Там я находила Цветаеву - еще в журналах. Потом мне принесли переписанный от руки "Конец Казановы". Вообще многие удивлялись, что я знаю стихи, хотя я-то как раз удивляюсь, когда не знают. На "Даме с собачкой" прославленный оператор Москвин из-за сердечного приступа не успел снять натуру и выстроил уличную сцену в павильоне - лучше всякой натуры. Я в дилижансе, сцена с Баталовым. Баталов говорит: сейчас я тебе прочту стихи, которых ты не знаешь. И начинает: "Из-под гребня тяжелого смотрит женщина в шлеме, запрокинувши голову вместе с косами всеми". Я, продолжая: "А на улице жаркая ночь сулит непогоду, и расходятся, шаркая, по домам пешеходы"... Он - Хейфицу: "Уберите эту сволочь из дилижанса, я не буду сниматься!" Сразить меня Пастернаком не вышло.

- Я несколько раз слышал, как вы читаете стихи, - это было очень сильно и ни на что не похоже. Почему вы - такой литературный человек - никогда не выступали с чтецкими программами?

- Потому что негде. Я читаю себе вслух то, что подходит под настроение: мне хватает.

- И что подходит сейчас?

- "Подруга милая, кабак все тот же. Все та же дрянь красуется на стенах, все те же цены. Лучше ли вино? Не думаю: не лучше и не хуже. Прогресса нет. И хорошо, что нет".

- Вы рассказали анекдот про погромы, а сейчас ведь многие их боятся - не только национальных, но и вообще. Этот страх обоснован, как вам кажется?

- Отвечу вам другим анекдотом, подлинным: это разговор соседки с домработницей, который я услышала. Фаня Соломоновна рассказывает: "Я не сравниваю, я говорю голых фактов... Мы были бедная семья, нас было шесть девочек, Шурка, но у каждой было к Пасхе новое платье. Я говорю голых фактов, у нас была бедная семья, но у каждой девочки своя комната… Шурка, ты имела своя комната?" Наконец Шурка не выдерживает: "А погромы?" "Что же, - философски отвечает Фаня Соломоновна, - да, погромы. Но кого убили, тому уже все равно, а кто жил, тот жил как человек…" Вот пока большинство будет думать так - "кого убили, того уже убили, а остальные живут как люди", - будут и погромы.

- Но почему все это терпят?

- Никто не терпит, иначе давно ничего бы не было. Все, что здесь делается хорошего, делается из сопротивления.


Ия Саввина в фильме "Слушая тишину"


"Вам будет очень трудно. Но вы справитесь"

- Простите меня за этот вопрос, но я спрошу о вашем сыне Сергее Шестакове.

- Я никогда ничего не скрываю и от этой темы не ухожу. Напротив.

- Вы не отказались от дауна, вырастили его, доказали, что он может быть полноценным членом общества, счастливым человеком, художником. Почему этот пример не переломил ситуацию, не изменил отношения к проблеме вообще?

- А кто об этом знает?

- Многие, по-моему.

- Немногие, во-первых, а во-вторых, что же, я не осуждаю тех, кому это бремя оказывается не по силам. У меня самой в жизни была минута слабости. Когда Сереже было семь, я узнала, что есть отличная лесная школа под Москвой, и захотела отдать его туда. Человек, которому я позвонила - я часто забываю фамилии, но эту запомнила на всю жизнь, Ченцов, - спросил: "Вы хотите отказаться от ребенка?" "Нет, что вы, как вы могли подумать…" - "Тогда не отдавайте его никуда и никогда". Так я и сделала.

Сережу спас профессор Сперанский, знаменитый педиатр, который прожил 96 лет и выбросился из окна, когда узнал, что у него рак. Тогда ему было 80, выглядел он на 60, излучал уверенность и силу. Я понесла к нему трехмесячного сына, наслушавшись разговоров о том, что такие дети к четырем годам не умеют сидеть и редко доживают до двадцати. Сперанский взял Сережу на руки и ушел с ним на сорок минут - как можно сорок минут осматривать младенца, не представляю, что уж он там выслушивал-выстукивал, - и вернулся со словами: "Вам будет очень трудно, но, думаю, вы справитесь". Поначалу прописал одно: покупать на рынке печенку, протирать и кормить. Показаться через три месяца. Трехмесячного! Телячьей печенкой! Но протирали и кормили, и, увидев полугодовалого Сережу, он сказал: "Вы принесли мне совсем другого ребенка!" А дальше - массаж ног, потому что ноги были колесом. А дальше - бабушка Янина Адольфовна, педагог, оставила работу и занималась только внуком. Из-за этой бабушки я шестнадцать лет прожила в семье первого мужа, когда давно уже никакой семьи в общем не было. Но Сережа рос, и учился, и знает наизусть сотни стихов, и говорит по-английски, и ему 53 года. Если бы он не был болен, он был бы, думаю, гением, - но он и с лишней хромосомой полноценней иных здоровых. Я помню, как незадолго до смерти мне позвонил Олег Ефремов и попросился вдруг на мой ежегодный хаш - 1 января, когда приходят все желающие. "Можно, Ия?" - "Догадайся с трех раз от фонаря". Он пришел, уже задыхаясь, сел за стол, увидел Сережу. "А ты Сережа?" - "Здравствуйте, Олег Николаевич!" Когда мы пошли его провожать, он сказал: вот, Сережа, наступает год Пушкина - будем вместе с тобой учить его стихи. И Сережа, глядя на него влюбленными глазами, читает: "Была та смутная пора, когда Россия молодая, в бореньях силы напрягая, мужала с гением Петра". Он знает наизусть всю "Полтаву". И Ефремов заплакал.

Никого, однако, не хочу обманывать. Мне было очень трудно. Но зато я смотрю на свою жизнь без отвращения и стыда, а это кое-чего стоит. Я молю Бога только, чтобы он меня и Сережу взял одновременно. Ни мне без него не жить, ни ему без меня.

"Вы подложили мне поросенка, а не свинью"

- У меня остались два вопроса, которые я давно мечтал задать, но стесняюсь.

- Стесняетесь? Вы? Это Фурцева в свое время, узнав, что я снимаюсь в "Кроткой" и должна лететь на фестиваль в Чили, а меня не отпускают со съемок, - возмутилась: "Саввина? Кроткая? Пусть летит!"

- Почему вас зовут Ия?

- Тайна. Театр абсурда. Но имя меня сильно выручило: на только что отделившийся от филфака журфак поступали 12 медалисток. Медалисты тогда экзаменов не сдавали - только собеседование. Надо было кого-то отсеивать. Выходят первые медалисты - в ужасе: их спрашивали периодизацию истории китайской компартии. Мы своей-то не знали… Собеседование у меня принимал Сергей Стыкалин, в будущем известный историк русской сатиры. Он спросил: а почему вы Ия? Я честно ответила, что никогда этим не интересовалась. Потом спросили о любимом поэте, я ответила - Маяковский, предложила почитать... Я и правда его любила, и люблю, и во время операции без наркоза, чтобы не кричать, читала сквозь зубы "Я лучше в баре *нецензурная брань* буду подавать ананасную воду!" Но это позже.

Ладно, сказали мне, приходите завтра. Я пришла - и узнала, что зачислена. После этого уже нельзя было не спросить маму: что, собственно, она имела в виду в 1936 году? Она ответила гениально: "Я сначала хотела назвать тебя Светланой. Ты была очень светленькая - глаза, волосы… А потом я подумала: вдруг потемнеет? И решила, что лучше Ией". И до сих пор - ей 99 лет - я не могу добиться более ясного ответа.

- Но вы не потемнели…

- "Глазки серо-голубые, каждый добрый, вместе злые", - сказал Гафт. Вот фотография - тут мне пять лет. Я называю ее "Эльза Кох". Действительно, очень беленький и очень злобненький ребенок.

- И еще я хочу про Пятачка: как вышло, что вы его озвучили?

- Один из заместителей Пырьева посоветовал Хитруку взять меня консультантом, когда он снимал "Винни Пуха". Я эту книгу всем цитировала - Заходер мне ее с очень славной надписью подарил, и я немедленно выучила ее наизусть. "Ну какой я консультант? Давайте я вам лучше сделаю Пятачка". Я долго думала, как его сделать, и поняла, что он должен говорить с интонациями моей любимой Ахмадулиной: "Кажется, дождь собирается…" Только надо будет ускоренно промотать. А озвучивать мультфильмы очень трудно - вы же не видите картинку, ее потом подкладывают. И мы с Леоновым, лучше которого я, наверное, никого не знала, являли удивительную пару: он стоял перед микрофоном, собранный и трагический, как Гамлет, и повторял: "Куда идем мы с Пятачком - большой-большой секрет…" А рядом я хрустальным голосом Беллы говорила: "Ты похож на медведя, который летит на воздушном шаре". Белла не обиделась. Она позвонила и хрустальным голосом сказала: "Спасибо, что вы подложили мне не свинью, а прелестного поросенка".

Автор: Быков Дмитрий, "Собеседник №5"