Академики Гельфанд и Гинзбург

Леонид Радзиховский

ПОСЛЕДНИЕ

5 октября в Нью-Брунсвике (штат Нью-Джерси) умер

Израиль Моисеевич Гельфанд, 96 лет.



8 ноября в Москве —
Виталий Лазаревич Гинзбург, 93 года.


физик-теоретик

Два «последних великих» советской науки.

Их, кстати, избрали член-корреспондентами АН СССР одновременно — в октябре 1953-го.

Оба тогда работали в ядерном проекте,

Гинзбург (он предложил одну из двух «основных идей», на основе которых создали водородную бомбу) получил закрытую Сталинскую премию I степени в 1953-м, орден Ленина в 1954-м,

Гельфанд — закрытую Сталинскую премию в 1953-м, закрытую Ленинскую в 1961-м, ордена Ленина — в 1954-м и 1956-м. Гинзбург стал академиком в 1966-м, Гельфанд в своем антисемитском отделении математики — в 1984-м.

Впрочем, дело не в советских наградах.

Все знали, что по любому счету они принадлежат к «первой сотне» ученых мира, оба были членами Королевского общества (Англия), Национальной АН США, лауреатами Вольфовской премии и т. д. —

перечислять можно до конца статьи. Гинзбург, как известно, получил
Нобелевскую премию, которую очень редко дают теоретикам.

Сейчас в России остался лишь один нобелиат — Ж. Алферов.

Гельфанд
эмигрировал в США в 1989 году, хотя часть его семьи осталась в России (например, его внук
— замдиректора Института проблем передачи информации РАН),
Гинзбург остался дома, хотя его дочь, внучки, правнучки живут в США и Израиле.

В Большой советской науке они стояли в ряду таких как
Колмогоров, Ландау, Семенов, Капица, Зельдович, Тамм, Боголюбов, Басов, Прохоров...

(кстати, Сахарова по чисто научным достижениям в этот ряд многие эксперты все-таки не включают).


Неверно говорить, что в России не осталось ученых подобного масштаба.

Называют математиков
— Арнольда, Новикова, Фадеева,
из физиков — Алферова и Сюняева.

Правда, Арнольд работает во Франции, Сюняев — в Германии, Новиков — в США.

При этом все они часть времени проводят в России.

Но Гельфанд и Гинзбург были не только учеными, но и великими учителями.

Они создали знаменитые семинары, сопоставимые с семинарами Ландау.

Десятки лет семинары Гельфанда и Гинзбурга были двумя главными очагами научной жизни в Москве, а значит в России.

Правда, эти очаги потухли задолго до физической смерти самих могикан.

Ни тот, ни другой не занималиÑ ь «политикой»,
не были «диссидентами», но масштаб фигур таков, что они воспринимались как «общественные деятели».

Ни тот, ни другой ни разу не замарались подписанием «писем против Сахарова — Солженицына» или соучастием в «антисионистских кампаниях».

Такая независимость (причем, заведующий теоретическим отделом ФИАН, член КПСС Гинзбург
был прямым начальником Сахарова) в Советское время дорогого стоила — сейчас это даже не так легко оценить.

Поведение таких людей задавало моральную планку для советской научной (и околонаучной) интеллигенции в большей мере, чем собственно диссиденты.

Общественная активность Гинзбурга резко выросла именно в последние годы.
Он вел совершенно безнадежную борьбу против интеллектуального маразма, навалившегося на Россию,
— закона божьего в школе, лженауки (астрология и т. д.), против всей той претенциозной чуши,
которой забивает себе мозги российское общество, «вставшее с колен, потеряв мозги».

Я думаю, что для Гинзбурга главным было здесь не намерение «переубедить» глухих,
а просто рефлекс интеллектуального и человеческого достоинсÑ‚ва, инстинктивного отвращения к казенной лжи, духовному насилию, фальшивому пафосу и «всякой мути».

Он уважал логику и факты, а не алтари и знамена.

Кстати, и говорил Гинзбург соответственно — без важности, «по-мальчишески».

Чувство естественного достоинства определяло отношение Гинзбурга и Гельфанда к еврейскому вопросу

— несомненно, очень важному для них, как для любых евреев (не только в СССР, России!)
и очень остро стоявшему в академической среде.

Ни словом, ни делом они не прогибались перед государственным антисемитизмом, не сдавали своих.

Среди учеников и сотрудников Гельфанда и Гинзбурга (как и Ландау) подавляющее большинство — евреи.

Да, им было психологически комфортнее в таком «гетто», хотя ни о каком «национализме» в обычном смысле (фора для «своих» дураков, тем более, неприязнь к «чужакам») речь, понятно, не шла.

Какова сейчас роль евреев в российской науке?

Как ни странно, формально ничего не изменилось.

Например, среди 1200 членов РАН (академики + член-корреспонденты) около 10% — евреи, или имеют «частично еврейское» происхождение.

Примерно так было и в АН СССР эпохи расцвета — в 1960–70-е годы. (Для сравнения, среди членов Национальной АН США евреев свыше 30%.)

Поразительно: число евреев в стране уменьшилось с тех пор в добрых 10 раз (!),
в первых рядах уехавших — ученые, та же школа Гельфанда полностью перебралась в США
— а в Академии наук будто ничего не изменилось!

Это говорит, конечно, об огромной силе инерции в таких почтенных учреждениях.

Что касается «качества ученых», то оно в России ухудшилось примерно в одинаковой пропорции у всех наций.

Если среди евреев нет новых Ландау, Гельфандов, Гинзбургов (хотя и это не совсем так, «полуевреи»
Арнольд или Алферов сопоставимы с Гельфандом и Гинзбургом по вкладу в науку),

то среди русских нет Колмогоровых и Боголюбовых (хотя, опять же, Новиков или Фадеев сопоставимы).

И все-таки «еврейский след» в российской науке
— свет погасшей звезды.

Евреям — членам РАН — в основном хорошо за 70, они значительно старше своих коллег,
а более молодого поколения евреев в науке почти нет.

Дело не в национальности (хотя никуда не делся — среди тех же матемF°тиков, скажем, — и антисемитизм):
просто реализоваться ученому в России почти невозможно.

Так что естественный отбор
= отъ езд «последних способных» в США, Европу, Израиль неизбежно продолжится.
И прежде всего это верно для еврейской молодежи.

«После отъезда евреев университет ничего не потерял — университета больше нет».

По отношению к Германии эти крылатые слова оказались сильным преувеличением
— немецкая наука существует, и вполне успешно.

А что станет с российской наукой «без евреев»?